(Рассказ)
Дом, в котором жила Хафиза, стоял на стыке двух селений – Туюля и Джалаира, поэтому обитатели его равно считали себя жителями и того и другого кишлака. Свадьбы ли игрались, справлялись ли поминки, не чуждались родители Хафизы – ходили и к тем и другим. Впрочем, у кишлаков этих лишь названия были разные да школы отдельные, а вот кладбища, считай, слились воедино.
Четыре класса Хафиза проучилась в Джалаире, с пятого её и братишку отец почему-то перевел в туюльскую школу. Поначалу ей никак не удавалось найти общий язык с одноклассниками, особенно девчонки долго не принимали ее в свой круг. Стоило ей только повздорить с ними из-за пустяка, как тут же принимались дразнить «джалаирской дурочкой». Со временем раздоры забылись, но не прошли без следа, оставили все же царапину на сердце. Вероятно, от этого и росла Хафиза чуть-чуть замкнутой. Сколько раз она жаловалась матери, даже у отца как-то с укоризной спросила: «Так из какого им все-таки кишлака?», на что отец недовольно проворчал: «Оба кишлака наши, и тому и другому мы не чужие». Но такой ответ не устроил Хафизу.
Ничего более умного не сказала и мать, когда дочь чуть ли не со слезами на глазах объявила, что «не имеет даже подружки», лишь успокоила: «Не обращай внимания, доченька, девчонки поболтают да перестанут…»
«Да, девчонки от зависти готовы друг в друга вцепиться, а раз они завидуют, значит, ты интересней их!» Но это сказала не мама, об этом она догадалась сама, кажется, в классе седьмом. Это окрылило ее, и впредь она больше не обращала внимания на их шушуканья.
Но спустя годы, будучи уже сама матерью, секретничая как-то с подругой, она все же призналась ей в самом сокровенном: «Во мне, видимо, с самого детства живут два человека, теперь, наверно, до самой смерти буду такой».
Подруга была той единственной, кому она доверялась, и ответ ее были для нее не нов:
– Ты красива Хафиза – все дело в этом.
– Так что же прикажешь делать? Изуродовать себя?
– Нет, конечно, да и вряд ли это помогло бы делу. Раскрой шире глаза, оглядись вокруг – у тебя же ребенок, вот что я хочу тебе сказать.
– Это я и сама знаю. Ты мне такое посоветуй, чтобы у меня действительно раскрылись глаза!
– Признайся честно, если бы все начать сначала, за кого бы ты вышла замуж?
– За своего Шарифа-ака!– сказала Хафиза не задумываясь.
– А как же в таком случае.. Аваз?
– Право, не знаю…– Хафиза задумалась.– Если по-честному, то наверняка произошло бы то же самое…
– В таком случае, мой совет не поможет тебе.
Об истинных причинах перевода ее из джалаирской школы в туюльскую Хафиза узнала после замужества, имея на руках ребенка. Мать рассказала, вдруг вспомнив те далекие события:
– В те времена директор джалаирской школы, бесстыжий, считавшийся другом твоего отца, обесчестил одну девчонку-десятиклассницу. Правда, об этом никто не знал, он сам похвастался отцу. А отец твой, сама знаешь, крут в подобных вопросах. «Уж пусть мои дети останутся неучами, чем будут получать знания в твоей грязной школе»,– сказал он и после этого перевел вас в Туюль.
Хафиза лишь чуть заметно улыбнулась этому.
Нелюдимкой Хафиза казалась лишь себе. Окружающим же представлялось, что это необыкновенно красивая, приятная во всех отношениях девушка. Такой красавицы не было ни в том, ни в другом кишлаке, жители двух селений не видывали подобной. Особенно явственно замечала это мужская половина кишлаков. Что скрывать, ни в Туюле, ни в Джалаире не было джигита, который хотя бы раз не подумал о Хафизе, не мечтал о ней, не любил ее, не видел в ней своей жены.
В мыслях и мечтах почти всех неженатых парней представала Хафиза в самых невероятных видениях.
Да, она выросла действительно очень красивой и весьма обаятельной девушкой!
Порой даже отца охватывал испуг. В такие минуты он начинал покрикивать на мать: «Скажи своей дочке, чтоб не шаталась попусту, а занялась делом!» Мать приходила в растерянность, ей хотелось возразить, что с моей дочкой все в порядке, но она не произносила и слова. Однако, выбрав подходящую чем-нибудь, чтобы не мелькать перед его глазами!» Теперь в растерянности Хафиза. Упрек матери обижает ее, и она скрывается в своей комнате, чтобы тихо выплакаться.
А, говоря по существу, дело было вот в чем.
В тот год, когда окончила девушка школу, в один из летних дней, сразу из двух кишлаков, не ведая друг о друге, но решив каждый: «Эх, была не была…», пришли… сваты. Был ли это перст судьбы, но встретила их сама Хафиза. Постелила на айван курпачи, расстелила скатерть, подала чай, затем пошла в поле, позвала мать. Но сама не вернулась, она сразу догадалась, что женщины эти сваты, и от кого они – тоже было ясно.
Сначала… о Шарифджане.
Когда Хафиза заканчивала восьмой класс, произошел странный случай. Была свадьба, женился туюльский парень, учившийся в институте. Жених и невеста – студенты, народу собралось много, и разного. Шум-гам. Парни, студенты, лезли из кожи вон, показывая молодым всякие смешные сценки, так что народ от мала до велика падал со смеху. Да и студентки оказались бойкими, разжигая зависть местных девчонок, без устали танцевали с парнями. Народ сидел и за столами, и толпился вокруг столов. Хафиза оказалась среди стоящих в темной части двора, ближе к забору, за которым начиналось поле. Она с упоением смотрела на происходящее, готовая стоять здесь хоть до утра, если свадьба будет продолжаться. Веселье было в разгаре, но даже сквозь веселый шум Хафиза расслышала, как ее окликнули:
– Хафиза!
Спустя мгновенье зов этот опять повторился.
Хафиза вдруг почувствовала слабость в ногах, безотчетно она прислонилась спиной к разрушенному в этой части двора забору.
– Кто это?– произнесла она со страхом.
– Хафиза, не бойся, это я,– из темноты показалась фигура парня.
Хафиза узнала его – это был Шарифджан, закончивший в прошлом году их школу и учившийся теперь в политехническом институте на вечернем отделении. Хафиза немного успокоилась, но ноги у нее по-прежнему дрожали.
– Мне нужно вручить тебе одну вещь,– сказал Шарифджан, остановившись в нескольких шагах. – Не выбросишь?
«Открытка!– подумала Хафиза.– Наверное, хочет поздравить с Первым мая».
Помнится, месяца два назад сестренка передала ей в школе какую-то книгу, сказав: «Вот, Шариф-ака, оказывается, брал у вас книгу, он прочитал ее и велел вам вернуть».
Хафиза никому ничего не давала, и, тем не менее, молча приняла книгу. Зайдя в класс, тайком полистала ее. В книгу была вложена открытка! Шарифджан «от всей души» поздравлял ее с Международным женским днем. Неизвестно почему, Хафиза несколько дней никак не могла расстаться с этой открыткой, все перечитывала ее и уже наизусть выучила текст. Наконец, в один из дней она решительно вышла со двора и, разорвав открытку на мелкие кусочки, выбросила в хауз… Хафиза подумала, что и на этот раз он наверняка приготовил поздравительную открытку.
Я стою здесь с самого начала свадьбы,– сказал Шарифджан.– Хафиза, через неделю я уезжаю в армию… Это тебе… я тут написал все, что хотел сказать, дома прочтешь.
Хафиза стояла в растерянности. Разум говорил: не бери, отвернись и уходи, но другой голос подсказывал: не бойся, бери, ведь ничего страшного не произойдет. И она протянула руку, От волнения дальнейшее помнит смутно. Шарифджан, вручая ей письмо, то ли сжал ее кисть, то ли дрожащим голосом прошептал: «Хафиза, я люблю тебя больше жизни!» Затем юноша шагнул к пролому в заборе и растворился в темноте.; –
Она так и не досмотрела свадьбу, тут же вернулась домой и первое, что сделала, прочитала письмо.
«Хафиза, я люблю тебя! Знаю, ты ещё недостаточно взрослая девушка и тебе пока рано говорить подобные вещи, но через неделю я уезжаю в армию. На два года! А если попаду на флот, то – на все три! Мне показалось, что если я тебе этого не скажу, то там мне будет очень тяжело. До моего возвращения ты закончишь школу. Так вот, не забывай моих слов, Хафиза! Возвратившись, я женюсь на тебе! Что мне тебе ещё сказать? Хочешь, я заполню все четыре страницы словами: «Я тебя люблю!» Если заполню, поверишь моим словам? Да, кстати, я буду писать тебе оттуда, не домой, а в школу. Не бойся, на конверте я буду указывать какое-нибудь женское имя, чтобы никто не узнал. А ты будешь мне отвечать. Будешь? Я с нетерпением стану ждать твоих писем. Прощай! Любящий тебя.
Шарифджан».
Перечитывая письмо, Хафиза всякий раз ощущала какое-то сладкое беспокойство и приятную слабость во всем теле.
Подруга, которой она открыла тайну, не стала вдаваться в долгие рассуждения, сказала, как отрезала:
«Шариф-ака влюблён в тебя! Нечего ломаться, полюби его и ты?!»
И странно, эти слова пришлись Хафизе по душе.
В девятом классе она почувствовала, что уже с нетерпением ждет от него писем. И ещё одно поразило ее, она вдруг испугалась, что он перестанет ей писать. Где-то в конце хлопкового сезона она получила одно письмо. Ещё два письма – одно за другим – зимой, а к весне решилась и написала сама. О чем она тогда ему написала – потом уже и вспомнить не могла. Да и что могла написать несмышленая девятиклассница джигиту-воину? Наверное, о том, что учится неплохо, что в кишлаке много новостей: учительница Адалят наконец-то вышла замуж, директора джалаирской школы посадили в тюрьму, учитель пения, по кличке «Соловей», все так же заливается соловьем? Наверное, это. Что еще она могла написать?!
Другая сваха была от джалаирского Авазбека, стало быть, речь теперь об Авазбеке.
Авазбек числится мирабом – хозяином воды в отделении. Летом и зимой ходит в тельняшке. Строен, крепок. У подножия адыров разветвляется сай, разбегаясь по полям. Это довольно далеко от кишлака. Поэтому совхоз построил здесь для мираба маленькую кибитку. В прошлом году Авазбек специально привез из кишлака известь и побелил ее стены, с того дня жители кишлака стали называть это строение «Белым домиком». Домик стоял на возвышенности и был виден из обоих кишлаков. «Белый домик» и был «кабинетом» Авазбека. В свободные минуты он любил неспешно обходить поля, похлестывая прутиком по голенищу сапог. Но чаше его видели «пролетающим» на собственной «Яве» по берегу сая – только легкая дымка пыли оставалась позади. Девчонки из Туюля и Джалаира с восхищением поглядывали ему вслед, связывая с ним свои самые заветные мечты.
Была осень. Вечерело. Хафиза, рвавшая траву вдоль ряда тутовых деревьев, неожиданно столкнулась с Авазбеком. В поле это обычное дело, но у Хафизы вдруг беспокойно забилось сердце.
– Хафиза,– сказал Авазбек осекшимся голосом,– мне нужно кое-что сказать, если ты не против.
Не зря встревожилась Хафиза – видно, Авазбек специально поджидал момент, когда Хафиза останется одна.
– Что вам надо?– произнесла она только потому, что надо было что-то сказать.
Авазбек не ожидал от нее такого прямого вопроса, поэтому немного смутился:
– Понимаешь… откровенно говоря… я давно уже…
Странно, первое, что пришло на ум Хафизе, – это недоумение: «Почему он «тыкает», ведь раньше он обращался всегда на «вы»? Такая вольность несколько покоробила ее. Помнится, и Шарифджан тогда ни с того ни с сего вдруг перешел на «ты»…
– Не «тыкайте», пожалуйста,– вдруг вырвалось у нее.
– Извините…
Авазбек ни слова больше не смог произнести. Хафиза быстренько собрала в кучу нарванную траву, сложила в фартук, в который обычно собирают хлопок, и, не глядя на Авазбека, поспешила домой.
Авазбек еще раз подстерег ее. И вновь стал фамильярничать. На этот раз держался уверенней и говорил дольше. Он сказал, что если не откроется ей, то умрет. Что он любит ее давно, но прежде не решался сказать об этом. Что после того, как она окончит десятый класс, он пошлет к ней сватов. Выйдет ли она за него замуж? Сказал, что будет всю жизнь носить ее на руках, что она будет его повелительницей. И говорил, говорил, не давая Хафизе и рта раскрыть. То ли из-за этого, то ли по какой другой причине, но Хафиза не сказала ему ничего определенного, бочком обошла его и, не оглядываясь, зашагала прочь. Лишь услышала прозвучавшее сзади: «Все равно я люблю тебя, Хафиза!» С пылающим лицом она прошла шагов десять, затем припустилась бежать.
После этого Авазбек не раз ждал хотя бы случайной встречи с ней, но не получил от неё даже намека, способного успокоить его душу.
Хафиза чувствовала, что вступает в какой-то непонятный, новый, не похожий на прежний мир. До сего времени, читала ли она книгу, смотрела ли телевизор, както само собой начинала думать о Шарифджане. Теперь же временами перед глазами ее возникал и Авазбек. Да, она думала о нем, порой подолгу, но затем накрепко «запирала» свои мысли и старалась спрятаться от них, будто играла с ними в прятки. Такая игра в прятки бывает, оказывается, даже приятна человеку! Иногда мысли ее вырывались из-под контроля, и она начинала сравнивать Шарифджана с Авазбеком. Вроде бы оба неплохи, но кто же из них больше любит Хафизу?
– Шариф-ака любит сильнее!– говорила подруга убежденно,– Такие, как он, редкость. Думать о другом – только мучаться зря!
– Ты, наверное, хвалишь его потому, что он служит сейчас в армии?– возражала Хафиза подруге, тем самым желая проверить свои собственные чувства, но подруга не сдавалась.
– Нет, не потому, что он солдат. Я говорю, что есть. Шариф-ака действительно необыкновенный джигит.
Дни проходили за днями, Хафиза расцветала, Авазбек, припав грудью к сырой земле, не выходил из «белого домика», Шарифджан вернулся из армии.
Хафиза закончила десятый класс, наступило лето, и… в один из дней из обоих кишлаков, из двух семей, решивших: «Эх, была не была», не ведая друг о друге, одновременно вышли две свахи.
Свахи пришли еще раз. Будто наперегонки, сменяя одна другую, зачастили в дом. Наконец отец через посредника – родную тетку Хафизы, то есть свою сестру– обратился к дочери за ответом.
Хафиза долго ломала голову, советовалась не раз с подругой, наконец пришла к определенному решению и о выборе своем сообщила матери. Прошла осень, прошла зима, и вот в один из весенних дней она стала женой Шарифджана…
И теперь, облачившись в наряды невестки, став краше прежнего и украсив собой новый дом, радуя свекровь со свекром и, конечно же, Шарифджана, жила она, не зная забот. Город был рядом, Шарифджан стал приезжать каждую субботу и воскресенье – он учился на вечернем отделении и работал на заводе. Субботы-воскресенья стали самыми желанными днями для Хафизы. Оба они были счастливы, будто весь мир был подарен только им двоим. Однажды, лежа рядом при тусклом свете ночника, он тихо спросил ее:
– Хочешь, увезу тебя в город? Даже в институт можешь попробовать поступить. Ты ведь в школе, кажется, неплохо училась?
– Училась неплохо, но …– сказала Хафиза и прошептала что-то мужу на ухо. То ли щекотно стало от ее дыхания, то ли действительно смешное сказала, Шарифджан расхохотался. Хафизе в этот миг муж показался таким милым, что она укусила его за мочку уха.– Я не буду учиться, муженек… И вообще, не собираюсь учиться… Учитесь вы, сколько душе вашей угодно, а я поработаю на поле, буду помогать вам.
Шарифджан притянул ее к себе:
– Ты единственная и неповторимая!– сказал он страстно.
Так они и жили – Шарифджан, учась в городе, Хафиза, по-прежнему работая в поле. Где-то в середине осени Хафиза услышала весть, изменившую впоследствии ее судьбу: Авазбек чуть ли не до смерти избил свою жену. В течение нескольких дней эта новость была притчей во языцех среди женщин, работавших вместе с Хафизой, а ей это событие занозой запало в душу. После свадьбы она не раз видела Авазбека и, просто поздоровавшись, проходила мимо. Авазбек при встречах тоже был сдержан, и она было решила, что тех давних разговоров вовсе и не происходило. Но почему же тогда эта новость так подействовала на нее?
И вот однажды молнией сверкнула в ней догадка: «Все оттого, что он любит меня!»
Позже ее осенила еще более странная мысль: «А если бы я стала его женой, он бы и меня вот так же бил? Нет, не бил бы…»
Думы подстегивали одна другую, и Хафиза уже не в силах была управлять ими. «Если бы я вышла замуж за Авазбека, смог бы Шариф-ака со зла жениться на другой? Если бы женился, стал бы ее бить?» И чем больше она думала об этом, тем беспокойней становилось на душе. «Не бил бы, никогда и ни за что! Шариф-ака благородный человек, любить бы, возможно, и не любил, но руку бы на нее никогда не поднял!»
У Хафизы стало как-то неспокойно на душе, хотя она и понимала, это плод ее фантазии. Ее даже не успокаивала мысль о том, что Шарифджан не ударил бы жену, такое благородство мужа ей уже было не по сердцу. Совсем в ином свете видела она теперь внезапную женитьбу Авазбека. И это не давало ей покоя. Раньше она его ни во что не ставила, а теперь… если подумать… Зачем он так поступил? Ведь говорил же совсем другое, клялся, что не может без нее жить? Или это были всего лишь слова? Уговоры?
Дело в том, что, когда Хафиза объявила о своем согласии выйти замуж за Шарифджана, Авазбек через своего племянника передал ей письмо. И письмом-то его не назовешь: на листе бумаги крупными буквами было написано всего несколько слов: «Все равно люблю тебя, Хафиза! Значит, ты все равно будешь моей!!!» Затем он нашел себе в каком-то далеком кишлаке девушку и настоял на том, чтобы мать срочно сосватала ее. Свадьба их состоялась ровно через три дня после свадьбы Хафизы. Именно это обстоятельство через столько времени и нарушило спокойствие Хафизы…
– Тебе завидно,– сказала подружка однажды.
– Нет, нет, что ты!– испугалась вдруг Хафиза.– Вначале и мне так показалось, но потом, гляжу – совсем другое… Мне-то виднее, зависть это или не зависть! Ты мне лучше скажи: все ли такие, как я, или одна я такая?
– Какая такая?
– Ну, разные мысли лезут в голову?
– Этого мы с тобой не знаем. Не можем знать…
– Вот видишь! Многие скрывают то, что у них на душе, а я говорю в открытую,– вдруг загорячилась Хафиза.– На деле никто не лучше меня, я уверена в этом, и это меня успокаивает.
– У тебя есть муж. Он чуть ли не на руках тебя носит, и ты это прекрасно знаешь. А раз так, Хафиза, к чему ненужные мысли?
Хафиза тяжело вздохнула.
– Тебе легко говорить,– приложила она ладонь ко лбу.– А если мысли сами лезут в голову… Разве от них отмахнешься?
– Это уже отговорки!– сказала подруга резко.– Хочешь оправдать свою слабость!
– Разве я виновата, если и Авазбек меня любит. Да и что в этом плохого? Ведь от того, что я перестану о нем думать, он не изменится?
– Тогда почему досадуешь? Ну, женился он. Ну, бьет жену. Тебе-то что?
– Не знаю. Не знаю…
Тем не менее, Хафиза никак не могла взять себя в руки, мучилась. В одну из желанных суббот произошло событие, взбудоражившее ее и выбившее ее жизнь из колеи.
Было это в день приезда Шарифджана. Закончив с домашними делами, она вошла в комнату, и тут стоявший за дверью Шарифджан упал перед ней на колени и обнял ее. Хафиза тоже соскучилась по мужу. Завороженные теплом друг друга, они на мгновение застыли в объятиях друг друга. Наконец Шарифджан схватил ее на руки, поднялся.
– Э-э, осторожней,– сказала Хафиза и повторила, улыбаясь: – Тише… Не забывайте о маленьком Шарифджане…
Шарифджан поверх платья поцеловал Хафизу в живот.
– Ах, до чего же ты сладкая, Хафиз! Откуда только ты взялась такая! – Затем он бережно положил ее на кровать и предался наслаждению.
И вот тут произошла неожиданность.
Когда, разомлев от нежностей Шарифджана, она почувствовала в разгоряченном теле необыкновенную легкость и готова была отдаться власти любви, вдруг перед глазами ее., возник Авазбек! Нет, глаза ее были закрыты, но она ясно увидела Авазбека! И вдруг вскрикнула. Шарифджан спросил испуганно:
– Что случилась, Хафиза?
– Не знаю, – сказала Хафиза, дрожа, – испугалась… Будто ребенок закричал…
– На тебе лица нет. Дать воды? – Шарифджан принес ей пиалу с водой.
Хафиза тогда первый раз солгала мужу.
В конце осени, возвращаясь с поля, Хафиза столкнулась с Авазбеком. Погода стояла пасмурная, дул холодный ветер. Авазбек по-прежнему был в тельняшке, поверх которой была надета куртка. На Хафизе было плюшевое пальто, теплый платок. Это пальто и этот платок вдруг показались ей такими безобразными. Да еще живот торчит. Хафизе вдруг стало стыдно. Она невольно прикрыла живот руками.
– Хафиза, ты помнишь мои слова? – спросил Авазбек, глядя на нее беркутом. Хафиза потупилась. – Я тебя действительно любил, и сейчас люблю! Не избегай меня, прошу тебя. Мне бы только видеть тебя иногда, да слышать твой голос.
– Не надо, Аваз-ака, все это осталось в прошлом, – сказала Хафиза, как можно спокойней.
– Для тебя, может быть, и в прошлом, а для меня все это в настоящем! – У Авазбека задрожал голос. – Знай же, Хафиза, ты без ножа меня убила…
Хафиза, оглядываясь по сторонам, заговорила умоляюще:
– Не дурите, Аваз-ака, у меня есть муж, у вас – жена. И вообще, я вам ничего не обещала.
Авазбек краем глаза посмотрел на ее живот.
– Ну и что, что муж… к нему у меня претензий не имеется! – сказал он резковато. Ему однако ж, очень понравилось это ее «не дурите». – Я до сих пор люблю тебя, вот что я хочу сказать! И потом, ты здесь, муж в городе,., мне почему-то жаль тебя, Хафиза!Хафизу это задело.
– Я прошу вас впредь меня не останавливать, – сказала она, как отрезала. – Если уж я вышла замуж за Шарифа-ака, то вышла по любви. И нечего встревать меж нами.
– Врешь, – произнес холодно Авазбек. – Подумай хорошенько и тогда поймёшь, любишь ли ты его? Просто Шариф оказался более везучим. Ладно, иди домой, я не собираюсь разрушать твою семью, не бойся!
Сказав это, Авазбек зашагал в сторону «белого домика». Перед тем, как уйти, пробурчал: «Если бы ты была моей женой, не на минутку бы не отпускал от себя».
Хафиза вдруг возненавидела себя. Ей следовало первой уйти от Авазбека, не дождавшись этого снисходительного «ладно, иди домой». Неужто ей хотелось подольше побыть с ним, разузнать о его чувствах, хотя в душе и уверяла себя, что остановилась только для того, чтобы возвести между ним и собой прочную стену отчуждения. Неужто ей не хотелось уходить? Мучаясь от стыда и обиды, она и не заметила, как дошла до дома…
На исходе зимы Хафиза разрешилась от бремени: на свет появился мальчик. Чтобы сын вырос богатырем и не знал горестей, «маленького Шарифджана» нарекли Рустамом. Шарифджан стал отцом, Хафиза – матерью, оба были безмерно счастливы. Хафиза шесть месяцев не выходила в поле. Чтобы порадовать внуком своих родителей, немного пожила у них. Дважды, по неделе, гостила у мужа в городе. Лишь где-то в августе вышла на работу в доле.
В один из дней к ней опять подошел Авазбек.
– Хафиза, у меня к тебе разговор.
– Мне не о чем с вами говорить!
– Скажи, что мне делать?
– Делайте что хотите! После той вашей выходки я поклялась себе больше не разговаривать с вами. Вы же… вы все еще ведете себя, как разбойник…
Авазбек пристально взглянул Хафизе в глаза, стараясь поймать ее взгляд. «Разбойник…», «Авазбек-разбойник»… Но как певуче это было произнесено! И тогда он схватил Хафизу за руки и, задыхаясь, стал говорить:
– Прошу тебя, Хафиза, идем куда-нибудь, поговорим, пожалуйста! Сердце мое переполнено, мне надо высказаться… Не бойся, я не трону тебя, клянусь!! Я люблю тебя, Хафиза! Ну, как это тебе доказать? Хочешь, повешусь, хочешь, прогоню жену – ну же! Если не хочешь, не буду приставать, но тогда считай, что меня больше нет на свете! Я уйду из этого мира без сожалений, если ты хоть раз поговоришь со мной по душам… Ты согласна, Хафиза?
Как бы ни был силен стыд, как бы крепко ни любила она мужа, как бы ни заслонял все собою образ маленького Рустама, она была бессильна перед чувствами Авазбека, рвущимися наружу, точно лава из вулкана. С другой стороны, любопытство.
Да признайся же себе, Хафиза, разве ты, после его женитьбы, после того, потрясшего твою душу дня, вольно или невольно, не задумывалась об Авазбеке? Разве сердце твое не сжималось, когда он случайно попадался тебе на глаза? А тогда, в постели, и потом, позже, не раз, не Авазбек ли виделся тебе в образе мужа?
А мысли твои о том, что стал бы делать Авазбек, будь он вместо твоего Шариф ака? Подобные мысли были для тебя неким таинственным миром, и эта таинственность была прекрасной. И вот теперь тебя обуревают еще более таинственные чувства, другой необыкновенный мир притягивает тебя, ну что ты на это скажешь!
Хафиза вырвала свою руку из горячих ладоней Авазбека и, перед тем как уйти, тихо произнесла: «Посмотрим». А что Авазбек? Авазбек, получивший почти что согласие, наверняка готов был от радости прыгать до небес. Хафиза еле сдержалась, чтобы не оглянуться.
Как прошел следующий день, как она работала – Хафизе и не вспомнить. Не оттого, что она с нетерпением ждала встречи в этот вечер – она была уверена, что ничего подобного не ждет, – просто она находилась в странном, необъяснимом состоянии. Но сходить в «белый домик» она решила обязательно. Вероятно от этого, она весь день старалась не думать об Авазбеке плохое, более того, прилагала все силы, чтобы уверить себя, что немного скучает по нем, да, да, скучает. А с наступлением вечера ее стало неотвратимо тянуть в «белый домик», тянуть уже как бы помимо ее воли.
Будто набирая траву в раскинувшемся у домика поле, она постепенно стала приближаться к нему. Когда до домика осталось шагов пятьдесят, она остановилась и бессильно опустилась в кусты хлопчатника. Неистово билось сердце. Она сидела, обняв колени, в голове проносились мучительные двойственные мысли – желание боролось в ней с раскаянием. Она уже было надумала, пока ее не увидел Авазбек, встать и уйти, но в это время дверь белого домика со скрипом открылась, и на пороге показался Авазбек. Видно, он давно следил за Хафизой и сейчас направился прямо к ней. Хафиза не шелохнулась. Казалось, ее бросили в кусты, связав по рукам и ногам. Она не шевельнулась даже тогда, когда Авазбек подошел совсем близко.
– Я так боялся, что ты обманешь меня, – шепотом проговорил он. – Если бы не пришла, я бросился бы с дамбы на дно канала, подвесив на шею камень.
Волнение, обуявшее Хафизу еще мгновение назад, вдруг куда-то исчезло.
– Меня никто не тащил сюда на веревке, сама пришла, поэтому не думайте о глупостях, – сказала она неожиданно для себя строго. – Выкладывайте все, что хотели сказать, и на этом поставим точку.
– Хорошо. Но сначала зайдем в дом.
То, что все называли «белым домом», очень походило на амбар. Огромные ключи, регулирующие шлюзы, какие-то инструменты и металлические предметы переполняли его углы. У боковой стены – сложены один на другой ящики, а на них –керосиновая лампа. Под ногами валяются мешки, какое-то тряпье. В противоположной стороне – деревянный топчан, на котором лишь одно одеяло да подушка. Вот и вся обстановка «белого домика». Окна не было. Единственная дверь, да и та, видно, всегда заперта – какой-то затхлый, тошнотворный дух ударяет в нос, когда входишь в помещение. Будто и стены пропитаны этим запахом.
– Ну и запах, даже голова закружилась, – сказала Хафиза.
– Масло тракторное. И солидол. Что, чувствуется?
– Еще бы!
Ведя разговор, Авазбек, меж тем, закрыл дверь на крючок и прибавил огня в лампе.
– Не закрывайте, а то я уйду, – сказала Хафиза, хотя в душе и одобряла действия Авазбека. – Фуф-ф, запах нехороший… Говорите же быстрее, что там вам нужно было сказать!
– Не торопись, Хафиза. Пройди, сядь вот на это место. Не бойся, вечером сюда никто не заглядывает.
– А я и не боюсь, – сказала Хафиза спокойно. – Если бы боялась, не пришла бы.
Оба присели на деревянный настил – в разных концах его. Глядя в сторону двери, оба почему-то замолчали.
– Хафиза, прошу тебя, выслушай меня, не перебивая, – сказал Авазбек, нарушив, наконец, молчание. – Я хочу высказать тебе то, что у меня камнем лежит на сердце и не дает покоя ни на минуту. Выслушай… а там решай сама… от этого будет зависеть моя судьба.
Авазбек придвинулся к ней совсем близко, и чем больше говорил, тем горячее становилось его дыхание, оно касалось ее лица, ласкало ей шею. Но она молчала, терпеливо молчала. Она и не заметила, как между разговором Авазбек вытащил откуда-то магнитофон и включил его. Зазвучал приятный голос известного певца и «поплыл» по «белому домику». Он пел о девушке, которая стала невестой, свадебный караван увозил ее в далекие края, разлучая с тем, кто безнадежно любил ее.
…Хафиза, ты отказалась выйти за Авазбека, отвергла его руку, но отвергать его любовь ты не имеешь права! Тебе не дает покоя то, что выбила его из изменой колеи. Потому что он любит тебя, только тебя! Возможно, он любил тебя больше, чем Шарифджан, но ты, увы, не распознала этого! Почему так? Что то, проделки судьбы? Да неужто судьба так безжалостна?.. Ты очень красива, Хафиза, ты родилась не для этих полей! Авазбек очень боялся, что после свадьбы муж увезет тебя в город, но, слава богу, ты осталась в кишлаке. Даже это для Авазбека большое счастье. Ему достаточно хотя бы изредка видеть тебя! Конечно, у него есть жена, у тебя – муж, и то, что вы сидите сейчас, уединившись, ни в какие рамки не лезет, ты должна знать об одном: Авазбек ненавидит жену. Она противна ему! С одной стороны, жена, конечно, ни в чем не виновата… Что там говорить, ей тоже хочется быть счастливой. Разве на это у нее нет права? Конечно, есть – это Авазбек хорошо знает, но что он может поделать. Безусловно, во всем этом есть доля вины Авазбека – он женился на ней сгоряча. Второпях. Подумал, что после свадьбы все образуется. Но не получилось. В конце концов он вынужден был сказать правду жене: что не любит ее. Больше того, прямо в лицо ей сказал, что не в силах ее выносить. Однажды, вернувшись домой пьяным, он обозвал ее уродиной. Эх, Хафиза, тебе ли это знать? Несчастная жена долго плакала. Плакать-то поплакала, но не ушла… потому что ждала ребенка… Можешь считать Авазбека бесстыжим, можешь дать ему пощечину – дело твое, но ему необходимо сказать тебе еще одно, иначе ему не прожить, так как именно это заставило его начать этот разговор. А открыто и без стыда он говорит об этом потому, что он уже не юнец, да и ты не молоденькая девчонка, пойми его правильно, Хафиза! На следующий же день после свадьбы Авазбек убедился в том, что ему без тебя не жить. На супружеском ложе, в самый деликатный момент, перед глазами его являлась ты! Не жену он видел, а твое улыбающееся лицо, твой образ, и он вконец потерял покой. С тех пор, стоит ему лечь в постель, как видится ему не жена, а ты! Нет, подожди, не перебивай его…
Авазбек любит тебя, Хафиза! После свадьбы он почувствовал это с еще большей силой. Стоит только завидеть жену, в нем просыпается ненависть и ему хочется избить ее. И вот, он даже позволяет себе поднять на нее руку. Если так будет продолжаться, то …неровен час – покалечит он ее или убьет. Возможно ли так жить, Хафиза? Жене тяжело, сыну тяжело, но и Авазбеку – не легко! Вот такие дела. Уже два года, как Авазбек не знает, куда приткнуть свою ошалелую голову. Странно… А ведь сегодня он хотел сказать тебе совсем другие слова, зачем он все это рассказывает? Эх, Хафиза, ты живьем заставляешь гореть на костре джигита!
…Известный певец все так же пел, заставляя изнывать сердце:
Куда бредет с тобою караван,
С чем оставляешь ты меня, любимая?..
– Что теперь прикажете делать? Зачем вы меня сюда привели?! К чему мне теперь эти слова, Аваз-ака?! –вскрикнула неожиданно Хафиза.
Авазбека будто колом по голове стукнули.
– Хафиза, ведь…
Но Хафиза была уже вне себя и не дала ему вымолвить ни слова.
– Вы что же, семью мою хотите разрушить? Зачем вы меня так мучаете, Аваз-ака!
И Авазбек вдруг смутился.
– Я не говорил тебе, чтобы ты ушла от мужа. Я пересказал тебе все, как есть. А что будет завтра с мной – одному богу известно…
– Ну что, что мне теперь делать?! – она вскочила, точно уязвленная, вцепилась ему в плечи и стала что есть силы трясти его. Затем внезапно остановилась, притянула к себе и… расплакалась. – Да ведь я… я ведь тоже больше не могу без вас!
Авазбек крепко обхватил ее пониже пояса и прижал к себе.
Неприятный запах в «белом домике» куда-то отступил…
То, что должно было случиться, случилось: ни сожаленью, ни раскаянию больше не оставалось места, да и что греха таить, теперь, отбросив в сторону стыд, можно было признаться: им было хорошо, и они были благодарны этому дню. Хафиза, лежа, еще долго гладила волосы Авазбека, затем ладонью прикрыла ему усы и рот и пристально вгляделась в его красивые глаза, повторяя про себя: «Это неплохо, это вовсе не плохо, совсем не плохо. – И еще подумала: – Несчастный, наверное, вне себя от радости, что лежит с любимой женщиной. Сразу видно, до этого дня он не знал, что такое ласка…» Затем, передвинув ладонь, закрыла ему глаза и поцеловала в лоб…
После этого Хафиза целый месяц не приближалась к «белому домику». Но спустя месяц ноги сами собой привели ее опять сюда, и она не удивилась, застав здесь Авазбека…
После шестого или седьмого посещения «белого домика» Авазбек спросил ее:
– Хафиза, ты все еще любишь Шарифа? – и приник к ее голой груди, словно хотел услышать у ее сердца правду, если она солжет.
– Давайте не будем о нем…
– Не обижайся, просто хотелось узнать.
– Не надо об этом!
Если бы Авазбек был в силах понять смысл ударов сердца Хафизы, то не задал бы следующий вопрос.
– Тогда, почему ты ходишь сюда? – спросил он с грубоватой бесцеремонностью.– Говори правду: оттого, что любишь меня, или…
Хафиза и сама, с тех пор, как переступила порог этого домика, находилась в водовороте подобных вопросов, однако определенного ответа так и не находила. Она не сомневалась в том, что любит Шарифджана, но тогда зачем она ходит сюда? Всякий раз она успокаивала себя тем, что не смогла противостоять себе, не смогла лицемерить сама с собой и совершила на деле то, что многие совершают мысленно, – вот и все. Так кто же тут прав или не прав – те многие или она? Если уж виноваты, то виноваты все, а если нет, то и правы тоже все, подбадривала она себя. Возможно, подобные вопросы мучили и Авазбека, и вопрос его был задан без всяких задних мыслей, совершенно искренне? Тем не менее, он сильно задел Хафизу.
– То, что хотели, берете сполна, остальное вас не касается, – выпалила она и стремительно поднялась…
– Вот тогда впервые во мне заговорила совесть, – сказала она позже подруге. – Я поняла, что живу, обманывая Шарифа-ака. Он и не догадывался о том, чем я занимаюсь. Уж лучше бы он избил меня или прогнал из дома. Уйти же самой… Но ведь я не проживу на свете без Шарифа-ака!
– Не плачь, Хафиза, слезами делу не поможешь. Даже не знаю, что и посоветовать. Хотя, ты ведь никогда меня и не слушаешься…
– Я все об одном не перестаю думать: то, что я делаю, грех или не грех?
– Не только грех, но и измена…
– Прошу тебя, не произноси это слово. Оно такое страшное. Лучше подбодри меня. Ведь ты хорошо знаешь, как сильно любит меня Авазбек.
– На каждом слове произносишь имя своего мужа: «Шариф-ака, Шариф-ака», а ходить к Авазбеку не перестаешь, – уколола ее подруга.
– Я вышла замуж по любви и без Шарифа-ака не представляю свою дальнейшую жизнь! Что это? Если это любовь, то что же тогда …другое? Ведь оно тоже со мной, живет во мне!
– Что бы это ни было, хорошего в нем мало. Хорошее хорошо кончается, а как кончится это… не знаю.
– Это не ответ. Мне нужен другой ответ. Успокаивающий и одновременно разъясняющий, что есть «то самое»!
– В таком случае, Хафиза, не задавай мне таких трудных вопросов. Как я могу развязать узел, который не под силу даже тебе самой? Ведь в сущности мы находимся в одинаковом положении, не так ли?
– Ах, да… – вдруг опечалилась Хафиза.
В один из дней Авазбек заявил ей:
– Я выпровожу жену из дома!
Даже не выяснив причины, Хафиза начала отговаривать его:
– Чего вам еще не хватает, Аваз-ака? Не надо, не мучьте эту несчастную!
– Ведь я не люблю ее! Так и буду жить всю жизнь?
– Если не о жене, то хоть о ребенке подумайте.
– Разве ребенку легче, если отец ненавидит мать? Я не такой, как ты, Хафиза, не могу вместить двух в одно сердце.
– Не разводитесь, Аваз-ака! Умоляю, не разводитесь, – только и повторяла Хафиза.
– Но почему?
– Это может привести к плохому…
Именно так сказала Хафиза… «Это может привести к плохому». Но к чему именно, и вообще, почему к плохому, этого она и сама не знала. «Это может привести к плохому» – это была лишь пронесшаяся в голове мысль, ее-то и высказала Хафиза.
Тем не менее, Авазбек прогнал свою жену. Эту весть Хафиза услышала на поле. Целый день, а потом еще с неделю женщины перемалывали эту новость.
Хафиза старалась держаться подальше от этих разговоров, однако каждый раз, когда они начинались, ее передергивало.
«Это плохо…»
Хафиза перестала ходить в «белый домик». Пару раз Авазбек останавливал ее, подкараулив одну, но она под различными предлогами уходила от него. В бессонные ночи, лежа рядом с сыном в огромном полупустом доме, она раз за разом клялась себе больше не ходить к нему. И когда ей вспоминался Авазбек, она тут же повторяла про себя эту клятву. Бывали дни, когда она повторяла те слова десятки раз и даже больше. Теперь она как-то по-иному стала тосковать по мужу. Чуть с ума не сходила, если он не приезжал в какую-нибудь из суббот. Наконец ей осточертели и его работа, и его учеба. И вот однажды она ни с того ни с сего набросилась на него:
– Когда только наступит конец вашей проклятой учебе? Надоело!
В другой раз расплакалась:
– Либо в кишлаке живите, либо меня с собой заберите, до каких пор я буду жить цыганкой?
Изменения в поведении жены он принял за обычные женские капризы и не придал им особого значения. Обняв ее за плечи, как всегда, хотел поцеловать ее в кончик носа, но она вырвалась из его рук и, отвернувшись, заплакала пуще прежнего. Старания Шарифджана не увенчались успехом – вопросы остались без ответа. Хафиза плакала. Успокоилась, лишь уснув. Назавтра, когда Шарифджан, как всегда, собирался в город, она вдруг, усовестившись, мягко произнесла:
– Простите за вчерашнее, я, кажется, становлюсь капризной, больше никогда не буду плакать.
На этом муж и жена помирились, и опять у них все потекло по-старому.
Их Рустамджану вот-вот должно было исполниться два года, когда у них родилась дочь. Крохотная, сладкая, как халва, девочка, о которой так мечтали муж и жена! Оказывается, Шарифджан давно подобрал ей имя, Хафиза не стала возражать– девочку нарекли Мухаббат. Теперь Хафиза надеялась, что ее оставят в покое.
И вправду, после рождения Мухаббат, Авазбек не попадался ей на глаза, то ли оттого, что она восемь месяцев не выходила на поле, то ли сам решил поставить на том точку. Хафиза даже забыла о нем. Казалось, жизнь вернулась в прежнюю колею. Спокойно на душе, легко на сердце. Но оказалась, радоваться Хафизе было рано. В первую же неделю после выхода на работу Авазбек издали дал о себе знать. Назавтра, волоча за собой клуб пыли, несколько раз пронесся на своей «Яве» туда-сюда, мимо работающих женщин. Вечером, уходя с поля, Хафиза специально примкнула к женщинам. Но до каких пор она таким путём будет избегать его? А вдруг среди людей он выкинет какой-нибудь номер? Как она тогда будет выглядеть? Хафиза вдруг невзлюбила Авазбека, раньше он никогда не казался ей таким неприятным!
Однажды он подошел к ней, когда она сидела у арыка и мыла ноги. Не надев даже обувь, она встала и пустилась наутек. «Хафиза, Хафиза!» – кричал ей вслед Авазбек, но она не обернулась.
Вскоре такое вновь повторилось. И на этот раз она кое-как увернулась от него.
Но потом…
Потом Авазбек пришел пьяным. Дыша на нее перегаром, он стал кричать:
– Из-за тебя бросил жену, чего ж ты теперь избегаешь меня!
– У меня двое детей, Аваз-ака, оставьте меня в покое, – сказала Хафиза дрожащим голосом.
– Из-за твоих детей я должен оставаться с «носом»!
– Не грубите!
– Тогда идем со мной!
Хафиза вдруг поняла, что впредь она не сможет резко говорить с Авазбеком. И как только она это поняла, силы оставили ее.
– Пожалейте меня, Аваз-ака, ведь вы же говорили, что любите меня!
– От слов своих не отрекаюсь, люблю, но только идем со мной.
Авазбек пытался увести Хафизу. Признание его в этот раз отнюдь не походил б на прежние. «Должно быть, это и есть то самое «плохое», к чему я должна была прийти»,– подумала Хафиза и сникла.
– Хорошо, Аваз-ака. Но только не сейчас. Встретимся как-нибудь потом, позже,– взмолилась она.
– Смотри, если попытаешься обвести меня вокруг пальца, пеняй на себя!
Правы оказались женщины. Авазбек менялся на глазах: принимал вид дервиша. С тех пор, как развелся с женой, начал пить. Охладел к работе. «Такой парень изводит себя»,– сокрушались одни. «Так ему и надо, такую жену прогнал из дома»,– осуждали его другие. И вправду, если так будет продолжаться, от него все можно ожидать. Думая обо всем этом, она не могла ни работать, ни есть, ни пить, за неделю осунулась. Придя с работы, сразу уходила в свою комнату и подолгу не выходила.
– С сегодняшнего дня я не выйду больше на поле,– стала кричать она, когда приехал Шарифджан.
– Хорошо,– сказал муж, ничего не понимая.– Я, похоже, измучил тебя. Посиди дома…
– И дома не хочу сидеть! И вообще, мне надоел и ваш дом, и ваш кишлак. Если вам нужна жена, то сегодня же увезите меня с собой! И детей тоже! И если уж работать, то буду работать в городе. Все!
– Ого, ты что, встала сегодня с левой ноги? Что это с тобой?
– Сказала поеду, значит, поеду!
Шарифджан тоже стал горячиться:
– Когда тебе предлагал, ты не хотела, а теперь что за спешка? – Затем, несколько понизив голос, продолжил: -– Потерпи немного, Хафиза, осталось совсем чуть-чуть, в этом году я закончу учебу, а там… до конца жизни будем вместе.
Но Хафиза была не в том состоянии, когда терпят.
– А я вам говорю, что если раньше не поехала, то сейчас поеду! Какая вам разница. Я там вашей учебе мешать не собираюсь.
После долгих препирательств и объяснений Шарифджан вынужден был уступить. «Ладно, пусть недельку отдохнет в городе»,– объяснил он родителям. Они согласились с этим.
Однако уже на пятый день Хафиза поняла, что поступила необдуманно. На нее нашла тоска. А еще хотела остаться в городе, устроиться на работу. Куда там! Авазбек и здесь незримо следовал за ней. Что там город, он находится буквально в двух шагах от Туюля, да уедь она хоть за тридевять земель, ей не избавиться от него, и Хафиза мучилась еще больше, больше, чем даже в кишлаке.
В субботу она вместе с мужем вернулась в Туюль…
В городе она клялась себе, что никогда больше не будет выходить в поле, но по приезде домой, на следующей же день, молча отправилась на работу. В городе она дала себе слово, что никогда больше не пойдет в «белый домик», даже если Авазбек попытается опозорить ее, растрезвонив об их отношениях на весь белый свет, но, выйдя на работу, поняла, что это ее слово неисполнимо. «Да неужто Аваз-ака не человек? Да нет, не дойдет он до подлости, – с надеждой подумала она.– Не буду пока играть на его нервах, но дальше обязательно все порву»,– решила она. Но в один из дней неожиданно подумала: «Пойду, если Аваз-ака будет там… то, стало быть, это судьба!»
Под вечер, выждав удобную минуту, направилась не в кишлак, а свернула в сторону «белого домика».
Авазбек сидел один. Горела керосиновая лампа.
– Хафиза-а! –покачиваясь, вскочил он с места.
Хафиза по возможности старалась держаться спокойно и весело.
– Вот пришла,– произнесла она, как прежде, словно бы делая ему одолжение.– Фуф, а у вас все так же воняет? Неужели днем нельзя проветрить помещение? Открыли бы настежь дверь…– Она задвинула щеколду. Обойдя нетвердо стоящего на ногах Авазбека, присела на тахту.– Прибавьте немного огня, темно, ничего не видно,– и сама же подкрутила лампу.
Стало светло. Только теперь Хафиза разглядела то, что творилось вокруг.
Рядом с топчаном стоял вверх дном ящик, на нем стояла бутылка, рядом с бутылкой – два кусочка черствой лепешки…
– Садись, – сказал Авазбек растерянно.
Хафиза вдруг сникла. Зря я пришла, искренне пожалела она. Да, не должна она была сюда приходить, хоть умри, не должна была! Хафизу в секунду охватило отчаяние. Что теперь делать? Уйти? Да разве он теперь отпустит ее? Кричать? Только этого не хватало!
Авазбек двинулся с места, взял бутылку за горлышко, перешагнул через ящик, встал перед Хафизой и, пыхтя, вцепился ей в руку. Хафиза с напускным спокойствием не стала сопротивляться. Покачиваясь, Авазбек стал сбивчиво говорить:
– Дорогая, знаешь, что это такое? Это называется вино… Один его глоточек уносит прямо в рай… А это? Это не знаешь? Это – сигарета…
– Прекратите, Аваз-ака! – вскричала Хафиза. – О боже, неужели человек может так опуститься!
– Ах, мы для вас теперь плохие. – Авазбек икнул. – Ладно, посмотрим… Ладно, я низок, а ты – возвышенная… Садись, Хафиза, выпьем! Пиалушки нету, разбилась вчера… Из пиалы каждый дурак выпить сумеет …мы из горлышка, буль-буль… вот так…
Хафиза одним движением выхватила из его рук бутылку и выбросила за сложенные в углу ящики.
– Хватит, не пейте, Аваз-ака! – сказала она зло и в то же время с оттенком заботливости.
Авазбек на это почему-то не обратил внимания.
– Кидай, дорогая, кидай, – произнес он, нагибаясь и вытаскивая из-под топчана другую бутылку. – Кидай… У нас этого добра целый ящик…
Хафиза резко поднялась с места и направилась к выходу. Только что еле державшийся на ногах, Авазбек одним махом настиг ее и обнял за плечи.
– Куда так спешите, дорогая? Разве сегодня не останетесь со мной, а?..
– Отпустите! Я думала, вы человек… – стала вырываться Хафиза.
Авазбек безобразно рассмеялся.
– Ладно, мы не люди… мы плохие, низкие, ладно… Но только не забудьте оставить свой должок, Хафизахон!
– Какой должок? Отпустите, вам говорят!
– Ие, никак уже забыли? Ха-ха-ха!.. Вы должны мне… законным образом! – Авазбек, как репей, вцепился в Хафизу и стал лапать ее по всему телу.
У Хафизы сделалось тошно на душе.
– Свой должок получите после моей смерти! Нет, даже после смерти не получите! – начала кричать она и, собрав все силы, оттолкнула Авазбека.
Перевернув ящик вместе с кусками лепешки, он упал навзничь на топчан.
– Ах, ты меня еще бить! Ты-ты? Я теперь для тебя не человек, да? То сама прибегала, как последняя… а теперь нос воротишь! Ах, твою…
Хафизе и в помине не снилось, что придет день, когда Авазбек так начнет оскорблять ее. Ей хотелось бы закрыть руками уши, да надо открывать щеколду, но руки не слушаются – словно одеревенели. Всего лишь год назад все было по-другому! Неужели и тогда он думал так же! Где те его ублажающие слова? Неужели их произносил этот же человек? Нет, Хафиза может выдержать любые обиды, но только не от человека, разделившего с ней самые счастливые мгновения. Это – измена, самая подлая измена!
Сердце ее сжалось. По телу пробежала дрожь. Она наконец ухватила бессильными руками щеколду.
– Эй, ну-ка остановись, – Авазбек вцепился сзади в подол ее платья.– Не останешься, говоришь?
– Отпустите!
– Чего ты так ломаешься! Ишь ты, святая невинность!
– Прекратите! Отпустите, говорю!
Хафиза, ухватившись за дверной косяк, рвалась наружу, он тащил ее внутрь.
– Зачем пришла и почему теперь уходишь? Никто тебя насильно не тащил, сама притопала… И раньше сама прибегала, не так ли? Чего теперь строишь из себя чистенькую? Хочешь просто так отделаться? Не выйдет… Давай, расплачивайся…
Хафиза резко обернулась и со всей силой пнула его в пах.
– Вот тебе! Вот тебе плата! – Авазбек не успел оправиться, как она еще раз поддала ему ногой.– На, бери свой должок, подлец!
Авазбек, держась за пах, скрючился от боли и неожиданно выпалил ей в лицо:
– Ах, шлюха! Шлюха ты и есть! Как последняя потаскуха, со мной обошлась!
Хафиза бросилась в дверь и без оглядки, не останавливаясь, побежала прочь.
Она не знала, куда бежит. Казалось, она так и будет бежать, не останавливаясь, не зная при этом, то ли плакать, то ли смеяться. С головы ее слетел платок и где-то затерялся, но она и тут не остановилась. Ей казалось, что за ней гонится Авазбек. И она не останавливалась. Но чудо! Сколько бы она ни бежала, в конечном итоге вновь и вновь оказывалась у «белого домика». Или ей так казалось? Во всяком случае, ясно видела настежь раскрытые двери домика и ясно слышала оскорбления Авазбека… Так она и бежала, пока не выбилась из сил и не повалилась на землю…
А открыв глаза, увидела над собой родную мать. Глаза ее были красны от слез, лицо измученное.
– Что с вами, мамочка? – спросила она обеспокоенно.
И тогда мать бросилась ей на шею и разрыдалась во весь голос.
– Доченька, родная! Ты пришла в себя? Ты здорова? – повторяла она без конца.
– А что со мной? – произнесла Хафиза, еще не понимая, в чем дело. Потом вдруг изменилась в лице. – Как я оказалась здесь, мама? – спросила она, глядя с мольбой вглаза матери.
– Не знаю, доченька, не знаю. Увидев тебя вчера, мы с отцом чуть не умерли от страха…Что случилось, доченька? Тебе и вправду нечистая сила привиделась? Сколько раз говорила, чтобы ты не оставалась допоздна на этом проклятом поле.
Хафизавдруг все вспомнила. Стала торопливо расспрашивать о детях.
– Дома они, дома, где же им быть. Наверное, скоро приведут. И свекровь твоя всю ночь просидела возле тебя. Обещала скоро прийти…
– Мама, я пойду! – засобиралась Хафиза.
На уговоры матери позавтракать, дождаться отца, который пошел за врачом, она и внимания не обратила.
– Мне не нужен врач, я совершенно здорова!
– Ах, доченька, дай бог, чтобы ты не болела,– с этими словами мать и осталась.
Дул сильный ветер. Хафиза надела поверх платья материн платок и отправилась домой.
Была пятница. Завтра – день приезда ее единственного, милого, ненаглядного мужа. Надо скорее пойти домой, подготовиться. С каким, бывало, трепетом она ждала раньше субботние и воскресные дни! Вот и сегодня такое же волнение и нетерпение торопили ее домой. Сейчас она придет, приведет в порядок двор и дом, подметет, уберет. Искупает детей, приоденет их. Не станет же она показывать их папочке в неприглядном виде. Заодно и сама искупается, смоет с себя пыль и запахи поля. Надушит тело ароматными духами…
Когда Хафиза подошла к дому, ветер уже задувал вовсю.
А перед сумерками обе семьи, сговорившись, взяли с собой одну из согбенных старух кишлака и привели Хафизу в поле. Там, где соединялись пашни Туюля и Джалаира – в самом центре длинного ряда тутовых деревьев – развели костер, подожгли на нем старые тряпки и стали изгонять из «вспугнутой» Хафизы нечистую силу. Прокоптив на костре большой плоский камень, опустили в таз с водой и, пригнув Хафизу головой к тазу, укрыли сверху одеялом. Наконец дали испить три глотка этой водицы и, раскрыв ворот платья, побрызгали ей на грудь, на всякий случай и сами выпили той водицы. И вот щеки Хафизы вроде бы покрылись румянцем. Удовлетворенные этим, участники церемонии разошлись по домам.
А ветер все крепчал.
После ужина Хафиза переделала все намеченное: постирала, искупала детей, сама искупалась, напевая колыбельную, уложила спать своих сладких «козля тушек». Рустамджан, посапывая, тут же заснул, Мухаббат же долго еще ворочалась, то и дело внятно произнося: «пап-па, пап-па». Наконец заснула и она. Настала пора, когда Хафиза могла пол часика уделить себе.
Время было уже позднее, во дворе все так же выл ветер.
Хафиза достала из шкафа маленькую шкатулку, в которой хранила свою небогатую парфюмерию, и подошла к зеркалу…
Странно, из зеркала на нее глядела совсем чужая женщина!
Вздрогнув, она вспомнила вчерашние события. «Белый домик»… вино… затхлый дух… пьяная рожа Авазбека, оскорбительные слова…
У Хафизы зашумело в ушах. Голова словно вспухла, вот-вот лопнет. А из зеркала по-прежнему на нее глядела чужая женщина, а в глубине его, вон там, кто-то – Шарифждан? Авазбек? – не оборачиваясь, стремительно уходит. Хафизу словно током ударило – ее осенила странная мысль: «Шариф-ака теперь не имеет права прикоснуться ко мне. Я для него теперь чужая – таков закон шариата!» И она… с силой ударила шкатулкой о зеркало. Но зеркало не разбилось, цела осталась и шкатулка, лишь содержимое ее разлетелось во все стороны. Комнату наполнил запах косметики. Застывшая в изумлении Хафиза, расслабившись, опустилась на ковер.
В этом мире у нее была единственная подруга, которой она доверяла все, – это ее второе «я», «другая» Хафиза, обуреваемая думами и страстями. Но в данный момент даже эта подруга словно онемела, лишилась дара речи. Хафиза всеми силами попыталась разговорить ее. Ничего не вышло. С какой-то надеждой прислушалась. Но ни звука не дождалась. Сама хотела о чем-то спросить, язык не поворачивался. И тогда она поняла, что даже эта ее единственная подруга, знавшая все ее секреты, отвергла ее навсегда. И она во весь голос… то ли закричала, то ли расхохоталась. Во всяком случае, в комнате все задребезжало.
Лежавшая в люльке Мухаббат, встревоженная, начала кряхтеть. Хафиза, замолчав, еще некоторое время глядела в зеркало. Затем тихо отвернулась и вышла в коридор. Оттуда прошла на айван.
Проснувшаяся Мухаббат начала плакать. Хафиза не вернулась. В ее опустошенной голове звучали лишь слова оскорбления, слышанные от Авазбека, и осенившая ее недавно мысль: «Шариф-ака не имеет теперь права прикасаться ко мне, я для него – чужая!..»
Без устали продолжал гудеть ветер, играючи гонял что-то по ночной тьме.
Платье Хафизы шумно трепетало на ветру, ее черные, как ночная тьма волосы распустились. Лежавшая в люльке Мухаббат кричала уже вовсю.
Хафиза не вернулась. Отперев заднюю калитку двора, вышла в поле с треском закрылась.
В поле порывы ветра были еще более мощными, с воем он подхватил хрупкую Хафизу и поволок неизвестно куда.
Дочка в люльке исходила плачем.
В кромешной тьме четыре стороны казались дорогами, простертыми в бесконечность. Хафиза, с взлохмаченными волосами, раздувающимся платьем шла куда ноги ведут.
Ветер не унимался, выл, свистел, плакал. Хафиза отдалась воле ветра. Теперь в ее опустошенной голове, вместе с оскорблениями Авазбека и ее открытием крутился еще и надрывный плач дочери.
Ветер же все усиливался, заставляя качаться этот древний мир, завывая и рыдая, сам не зная зачем.
Дабы не роптал наш требовательный читатель, мы решили кратко осведомить его о некоторых событиях.
Закончив политехнический институт, махнув на все рукой, Шарифджан уехал работать в далекую Сибирь, сказав, якобы, бригадиру Суннатулле из соседнего кишлака, что уезжает навсегда.
Авазбек, подлечив место, которое «случайно ударила ручка трактора», бросил пить. Помирился и сошелся с женой. Сейчас они живут где-то в степи, в ново освоенных землях. У них четверо детей, старший нынче пошел в школу.
Хафиза…
Разрешите о Хафизе промолчать. Ведь вон уже сколько о ней сказано, думаю, вы мне это позволите…
Перевод с узбекского Рано Азимовой.
«Звезда Востока», 1990 год, №11
Leave a Reply